– Мои дочь и супруг склонны проявлять великодушие к отбросам вроде вас. Могу уверить, что от меня вы снисхождения не дождетесь… – она сделала паузу, сверля доктора прищуренными глазами. – Что касается прошлой ночи, я провела ее в своем гадком номере в окружении семьи.
– Да, мадемуазель уже подтвердила, что вы обе не покидали комнаты, – доктор старался держаться невозмутимо, – Насколько мне известно, ваш супруг выходил ночью?
– Да, он спускался во двор. Мне нужно объяснять, зачем?
– Это лишнее – я все-таки врач, мадам. Значит, вы тоже проснулись… Слышали что-нибудь?
– Нет. Этот хам трактирщик вместе с Греньи гуляли допоздна, но к тому времени все стихло.
– Меня интересует еще кое-что: водили ли вы знакомство с господином Греньи?
– Разумеется, нет! Что могло быть общего у меня с этим грязным дельцом?
– Его сын проживал в Бельфонтене около двух лет – он был вхож в ваш дом?
– Не припомню такого. Нет, сына Греньи я бы точно не пропустила.
– Не сомневаюсь, мадам… Благодарю за откровенность. Собственно, это все вопросы, которые у меня были.
Мари вернулась и присела рядом с матерью. Поклонившись, доктор покинул комнату и направился в номер шевалье.
Молодой дворянин мучился от тяжелого похмелья. Он не притронулся к еде и жадно опустошал кувшин с сидром, который принесла по его просьбе Элен. Шевалье с кружкой в руке открыл доктору дверь и молча пропустил его внутрь.
– Господин де Мире, простите, что заставил ждать. Я оставил наш разговор напоследок, поскольку предполагаю, что он будет самым долгим.
– Присаживайтесь, доктор. Разделите со мной завтрак. Не могу допустить, чтобы стряпня нашей прекрасной хозяйки пропала даром.
– Благодарю, я сыт, – Андре уселся напротив, – Не буду ходить вокруг да около, шевалье. Мне известно, что целью приезда покойного сюда была встреча с вами…
– А я этого как будто и не скрывал…
– Но и не говорили.
– Потому что вы меня еще не спрашивали, – ухмыльнулся де Мире.
– Какие дела вас связывали?
– Денежные, разумеется. Я задолжал купцу кругленькую сумму.
– Вы рассчитались?
– Отнюдь! Вчера мой кредит увеличился, а мое положение стало совершенно горестным.
– Как же это случилось? – поинтересовался Эрмите. Прямота шевалье начинала настораживать.
– Как вам известно, удача мне не сопутствовала последнее время. Ждать помощи от брата не приходится, поэтому я вновь решился обратиться к своему старому кредитору. И вот тут начинается самое интересное, – шевалье налил себе первую за это утро кружку вина и нерешительно заглянул в нее. – Я хочу предложить вам сделку, доктор.
– Сделку?
– Видите ли, мое положение теперь весьма затруднительно. И дело не только в деньгах. Тут замешана дружба… и даже честь.
– Это и вправду интересно. Но о какой сделке идет речь?
– Вы наверняка собираетесь обыскивать вещи покойного. Среди них есть моя долговая расписка, датированная вчерашним днем. Собственно, она мне и нужна.
– Вы предлагаете ее выкрасть?
– Зачем же так грубо! Старик мертв, а его сын – мой лучший друг. Мы сошлись, когда я приехал в город, познакомились в его лавке. Жильбер не раз выручал меня, это самая бескорыстная душа на свете! Поверьте, он с удовольствием простил бы мне все долги при иных обстоятельствах. Однако теперь я оказываюсь в весьма двусмысленном положении.
– Потому что у вас был мотив и возможность для убийства его отца?
– Мотива фактически не было! Я собирался ехать к Жильберу еще вчера: он второй месяц торчит в Сен-Клод. Но эта чертова погода, а затем мальчишка с известием о мосте разрушили все мои планы.
– Но как друг мог вам помочь? Насколько мне известно, он фактически был наемным работником у своего отца.
– Эти деньги мне были нужны, чтобы рассчитаться с долгами, а чтобы расплатиться с Греньи, потребовались бы более решительные меры. У Жильбера немало связей в городе – он вполне мог помочь мне устроиться на службу или даже взять к себе в лавку.
– Вчера вечером, шевалье, мне не показалось, что вы готовы к таким переменам в жизни, – осторожно заметил доктор.
– Я был в отчаянии, был зол! На себя, брата, на всех… До рассвета я просидел в обнимку с бочонком вина в своей комнате, а узнав об убийстве, совсем потерял голову. Попади эта бумажка в чужие руки – и рассчитывать на снисхождение Жильбера или суда мне не придется.
– Это несомненно наведет на вас подозрения.
– Да. Но я первым делом уничтожил бы расписку. А она и поныне находится где-то среди вещей старика. В этом и есть мое оправдание для разумного человека, но много ли таковых среди судейских чиновников?
– Поэтому вы и предложили мне вести расследование?
– Конечно. Собственно, вы теперь – моя последняя надежда. Я, разумеется, не останусь в долгу, если вы выполните свою часть договоренности.
“Что-то он темнит. Впрочем, доля истины в этих словах есть: расписку он бы уничтожил… если бы нашел” – подумал Андре, а вслух сказал:
– Можете на меня положиться. Пока эта бумага мне не попадалась, но обещаю искать очень внимательно. Хотелось бы узнать, о какой сумме идет речь?
– Сто золотых экю, старый проныра ссудил мне сто золотых, – горестно ответил шевалье.
– Я имел в виду, сколько вы намерены дать за эту расписку.
– Простите. Думаю, двух экю будет достаточно?
– Вполне. Половину я хотел бы получить сейчас.
– Конечно! – воскликнул дворянин. Он подбежал к кровати и вытащил из-под подушки туго набитый кошелек. Возможно, следуя заветам матушки, шевалье надеялся таким образом приумножить свой капитал. Он протянул доктору золотой. Пряча монету, тот сказал: